Сколько стоит подвиг: посчитали расходы на советский атомный проект

Мы много писали о научно-технических достижениях советского народа, без которых не было бы ни ядерного щита, ни мирной атомной энергетики. Их обязательно нужно знать и помнить. Но не менее важный вопрос — ​сколько эти победы и достижения стоили. У великого подвига есть и такое измерение — ​финансовое и человеческое.

«Открыто и прямо»

Один из основателей советского атомного проекта, академик Анатолий Александров, в 1980 году сообщил: «Теперь можно открыто и прямо сказать, что значительная доля трудностей, пережитых нашим народом в первые послевоенные годы, была связана с необходимостью мобилизовать огромные людские и материальные ресурсы, чтобы сделать все возможное для успешного завершения в самые сжатые сроки научных исследований и технических проектов для производства ядерного оружия».

Для иллюстрации этого заявления приведем страшные цифры. Так, от голода и вызванных им болезней в 1946–1948 годы в Советском Союзе погибло около 2 млн человек. Вот, например, шифротелеграмма из Совмина Башкирской АССР и Башкирского обкома ВКП(б), направленная в июне 1947 года в Кремль, Сталину: «Во многих колхозах республики создалось крайне тяжелое положение с питанием сельского населения. Имеется большое количество заболеваний населения дистрофией в острой форме». Республиканское руководство просило выделить Башкирии хотя бы 1 тыс. т хлеба. Вождь распорядился выделить в два раза меньше. Не безвозмездно: из урожая 1947 года башкирские крестьяне должны были вернуть государству 550 т.

Это лишь частный случай. И сколько было таких вот кричащих телеграмм в центр из других регионов огромной страны.

Но на лекциях обкомовских политпропагандистов недоедающие, фактически влачащие нищенское существование рабочие и колхозники осаждали лекторов вопросами: «Когда? Когда и у нас появится атомное оружие, как и у американцев?» Лекторы совершенно уверенно и чистосердечно говорили, что появится обязательно. Тем более что советская печать уже в то время, и не без оснований, внушала населению: «В экспансионистских кругах Соединенных Штатов Америки распространилась своеобразная религия, вера в секрет атомной бомбы, хотя этого секрета давно уже не существует».

Но тайной и для газетчиков, и для тех лекторов были конкретные меры советского руководства, направленные на освоение всех секретов, связанных с созданием ядерного оружия.

Чего не было у Гровса

Сегодня в специализированной американской литературе можно встретить суждение, что первый советский плутониевый комбинат (№ 817, ныне ПО «Маяк») был спроектирован и построен по образу и подобию атомного комплекса США в Хэнфорде. Разумеется, вклад в атомный проект советской разведки, которая с блеском провела операцию «Энормоз» по завладению ядерными секретами США, в том числе производственными, невозможно переоценить. Но о прямом копировании американских проектных решений говорить не приходится, учитывая разный (увы, не в нашу пользу) тогдашний уровень развития строительной индустрии в СССР и США. Но зато смекалки и самоотверженности советским людям было не занимать. И талантливые инженерные кадры в нашей стране имелись, в том числе и в сфере спецстроительства.

И уж точно не было у главного администратора «Манхэттенского проекта» генерала Лесли Гровса возможности распоряжаться колоссальными подневольными человеческими ресурсами, которая была у советского государства и «ядерного визави» Гровса маршала Лаврентия Берии. Слов из песни не выкинешь, историю не перепишешь: задача возведения комбината № 817, как и других объектов в рамках атомного проекта, была возложена на Главное управление лагерей промышленного строительства (Главпромстрой) НКВД (с 1946 года — МВД) — ​грандиозную строительную организацию, использующую труд заключенных.

Топор, пила, лопата да кирка

Главпромстрой, которым в 1944–1951 годы руководил генерал-майор инженерно-технической службы Александр Комаровский, имел большой опыт сооружения крупных предприятий стратегической значимости — ​горнодобывающих, металлургических, оборонных и проч. У Главпромстроя имелись собственные предприятия по заготовке стройматериалов. Узким местом, правда, была слабоватая производственная база монтажных организаций, здесь приходилось привлекать чисто гражданские структуры. Но вот по части оперативной переброски со стройки на стройку и концентрации в нужном месте тысяч рабочих равных ему не было. По имеющимся оценкам, на строительстве комбината № 817 был задействован примерно 70-тысячный контингент 12 лагерей Главпромстроя.

Да что там ядерный оружейный комплекс. Даже на сооружении первой в мире АЭС — ​Обнинской — ​кроме вольнонаемных строителей (включая комсомольцев-добровольцев) трудились «привлеченные кадры» из исправительно-трудового лагеря строительства В‑1. А, скажем, через строительство Горно-химического комбината в Красноярске‑26 (с 1954 года — Железногорск) прошло более 80 тыс. заключенных.

Кроме заключенных в грандиозном атомном строительстве участвовали и военные строители МВД. В том же Красноярске‑26 сначала был 1-й военно-строительный полк, а к концу 1950 года там развернули еще четыре подобные воинские части. В те времена положение военных строителей-срочников, набранных по призыву, мало чем отличалось от положения заключенных. Военнослужащими в этих частях были только офицеры, а вот рядовые считались рабочими военно-строительных отрядов. Им даже не положена была военная форма со знаками различия, так что отличить такого вот «военнорабочего» в ватнике и ушанке от какого-нибудь «Ивана Денисовича» было трудно. Да и механизации работ поначалу не было: топор, пила, лопата да кирка составляли в конце 1940-х — ​начале 1950-х годов основное табельное оснащение военно-строительных частей. По мере сокращения числа заключенных (уже при Хрущеве) такие части начали решать большинство строительных задач. Но лишь в 1966 году «стройбатовцев» срочной службы признали военнослужащими в погонах.

В 1955 году Главпромстрой был передан из МВД в состав Минсредмаша, причем вместе с ним под крыло этого министерства перешли военно-строительные части, занятые на атомных стройках. Минсредмаш стал готовить и офицеров для них. Поначалу в Новосибирске, а с 1973 года в Дубне действовало уникальное военно-строительное училище (с 1983 года — ​Волжское высшее военное строительное командное училище) Минсредмаша — ​единственное в его структуре, ныне, увы, не существующее.

Военные строители и заключенные лагерей Главпромстроя участвовали в создании производственной основы атомного комплекса страны. Их вклад в атомный проект достоин увековечения в памятниках не меньше, чем разнообразные всесоюзные ударные комсомольские стройки. Хотя, безусловно, вольных комсомольцев на атомном строительстве тоже было много.

За ценой не стояли

К осуществлению атомного проекта так или иначе были причастны практически все трудящиеся Советского Союза. Они ведь не только платили налоги, но и часть зарплаты получали еще в 1950-е годы в виде облигаций добровольно-принудительного займа государственного развития народного хозяйства. Эти облигации были обналичены (у кого сохранились) лишь через два десятка лет без каких-либо выплат обещанных процентов. Люди в массе своей и не роптали: «Государству нужно!» А нужно было много. На начальном этапе атомного проекта (1945–1952 годы) капитальные вложения в объекты ядерного оружейного комплекса составили 23,9 млрд рублей. Капвложения в комбинат № 817 к середине 1953 года составили 4,6 млрд рублей. Для понимания уровня цен: среднемесячная зарплата рабочих и служащих в СССР в первой половине 1950-х годов была около 700 рублей, килограмм пшеничного хлеба из муки первого сорта стоил 4–4,8 рубля, килограмм говядины — ​28–32 рубля, литр молока — ​3–4 рубля, мужской полушерстяной костюм — ​430–450 рублей, женские туфли — ​260–288 рублей, калоши — ​45 рублей.

Сколько стоили конкретные ядерные боеприпасы — ​и сегодня великая тайна. Но известно, например, что развертывание в 1953–1955 годы вокруг Москвы зенитно-ракетной системы ПВО С‑25 «Беркут» (32 тыс. ракет, некоторые оснащались ядерными боевыми частями для группового поражения вражеских бомбардировщиков) влетело в 10 млрд тогдашних рублей.

В 1961 году в СССР произошла хрущевская денежная реформа — ​деноминация 10:1 (разумеется, со скрытой девальвацией). В новом масштабе цен при среднемесячной зарплате советских рабочих и служащих, которая к 1970 году достигла 122 рублей, буханка белого хлеба стоила 20 копеек, килограмм докторской колбасы — ​2,2 рубля, а бутылка водки «Московская» — ​3,62 рубля. Поступавший в гражданский оборот и доступный меньшинству советских людей легковой автомобиль ГАЗ‑21 «Волга» стоил в 1960-е годы 5,1–6,45 тыс. рублей, «Москвич‑407» — ​2,5 тыс. рублей.

Ну а ядерный арсенал СССР в 1961–1970 годы вырос более чем в пять раз — ​с 2,45 тыс. до 12,7 тыс. боеприпасов всех видов: ракетные боеголовки, авиабомбы, боевые зарядные отделения торпед, морские ядерные мины. О затратах на ядерный щит можно судить косвенно, по стоимости носителей. Так, появившиеся в первой половине 1960-х годов межконтинентальные баллистические ракеты наземного базирования Р‑16 и Р‑9А стоили 1,42 млн и 1,37 млн рублей за штуку, а было их поставлено на вооружение 186 и 23 единицы.

В открытом доступе есть сведения о стоимости первых серийных атомных подводных лодок проекта 627А (12 единиц, не считая первой проекта 627 — ​К‑3 «Ленинский комсомол») — ​12,4 млн рублей за единицу. Вообще, по проекту плана военного судостроения на 1959–1965 годы должны были построить 421 атомную субмарину разных проектов на 22,4 млрд новых «хрущевских» рублей. Но в дальнейшем аппетиты флота пришлось существенно урезать — ​всего в СССР атомных субмарин было построено почти в два раза меньше. Хотя все равно больше, чем в США.

Впрочем, стоимость советских атомарин новых проектов резко возросла. Например, в 1980-е годы многоцелевая лодка проекта 671РТМК обходилась казне в 89 млн рублей, более совершенная проекта 971 — ​в 212,7 млн, а здоровенный противоавианосный атомный ракетный подводный крейсер проекта 949А (к которому принадлежит и «Курск») — ​в 283,5 млн.

Кстати, автомат Калашникова образца 1947 года поставлялся за рубеж с начала 1960-х годов по цене 87 рублей. Вполне сопоставимо с заработком среднестатистического советского инженера тех лет — ​другое дело, что эти изделия в сеть ширпотреба не попадали. Ну а на ядерное оружие этот инженер тратился из своего кармана, даже не задумываясь об этом. Как и весь остальной советский народ.