«Как ученый он был более высокого класса, чем я»: из воспоминаний известных физиков о Сахарове

Часто говорят, что из-за правозащитной деятельности Андрея Сахарова наука много потеряла — на нее оставалось слишком мало времени. Известные физики, вспоминая Сахарова-ученого, чуть ли не единогласно употребляли слово «феномен». В чем же, по их мнению, была его уникальность?

Академик Юлий Харитон

— У нас были простые товарищеские отношения. Многому я у него научился, кое-чему, надеюсь, — и он у меня. Как ученый он был, конечно, более высокого класса, чем я. Это был гениальный человек. Даже такой человек, как Зельдович, — тоже совершенно исключительный ученый — отзывался о Сахарове как о необычном феномене. (…)

Он чувствовал свою силу и не мог себе даже представить, чтобы кто-то в чем-то разобрался лучше, чем он. Как-то один из наших коллег нашел решение газодинамической задачи, которое не смог найти Андрей Дмитриевич. Для него это было настолько неожиданно и непривычно, что он исключительно энергично принялся искать изъяны в предложенном решении. И лишь спустя какое-то время, не найдя их, вынужден был признать, что решение правильное.

Из интервью журналисту Олегу Морозу, 19 декабря 1989 года. Цитируется по тексту «Досье Литературной газеты», январь 1990 года.

Академик Игорь Тамм

— У него есть прекрасное свойство. К любому явлению он подходит заново, даже если оно было двадцать раз исследовано, и природа его двадцать раз установлена. Сахаров рассматривает все, как если бы перед ним был чистый лист бумаги, и благодаря этому делает поразительные открытия.

Михаил Ромм «Чистота видения». Сборник «Экран, 1964».

Академик Леонид Келдыш

— Доклады Андрея Дмитриевича иногда производили впечатление, что он, в отличие от большинства из нас, не строит цепь последовательных рассуждений шаг за шагом, а в голове его каким-то образом сразу возникает законченная картина явления или даже совокупности явлений, и он не всегда сразу может объяснить, почему она именно такая. Но она его редко подводила… В подтверждение приведу слова Игоря Евгеньевича (Тамма. — «СР»), который его хорошо знал и любил (из отзыва на докторскую диссертацию Андрея Дмитриевича): «…весь стиль его творчества свидетельствует о том, что физические законы и связи явлений для него непосредственно зримы и ощутимы во всей своей внутренней простоте». Иными словами, он понимал язык природы.

Диапазон его научных интересов очень широк. Однако бросается в глаза одна общая черта всего, что он делал: он неизменно ставит перед собой только наиболее крупные цели, хотя на пути к их осуществлению решает и множество конкретных задач… Перечислю лишь некоторые примеры. Общеизвестна его роль как создателя водородной бомбы… Но значительно меньше известно неспециалистам, что в те же самые годы он предложил и детально разработал идею использования управляемого термоядерного синтеза как наиболее радикального пути решения стоящих перед человечеством энергетических, а частично и экологических проблем. Уже в самые последние годы жизни он предложил программу кардинального решения проблемы безопасности ядерной энергетики, а также указал возможность предотвращения массовой гибели людей при наиболее разрушительных землетрясениях.

Не менее впечатляющи масштабы и оригинальность его результатов в области фундаментальной науки. Достаточно упомянуть работу по так называемой индуцированной гравитации, представляющую собой, по существу, попытку увязать воедино силы всемирного тяготения, управляющие поведением материи в космических масштабах, включая всю Вселенную в целом, и силы, действующие на микроскопическом уровне, определяющие свойства атомов, атомных ядер, да и самих элементарных частиц.

Другой не менее яркий пример — предсказание возможной нестабильности протона, простейшего строительного «кирпичика» любого атомного ядра, а, следовательно, и всего окружающего нас материального мира. Эта идея о взаимопревращении протона и других элементарных частиц позволила впервые понять, каким образом в процессе эволюции возник и развился именно тот конкретный «протонно-электронный» мир, в котором мы живем и продуктом которого сами являемся.

Из речи на открытии I Международного конгресса памяти Сахарова «Мир, прогресс, права человека», 21 мая 1991 года.

Доктор физико-математических наук Юрий Романов

— Этот долговязый, скромно одетый человек в свои 27 лет уже пользовался авторитетом в научных кругах, отличался ясностью и четкостью мышления, лаконичностью изложения идей. Его кандидатская диссертация была посвящена теоретическим вопросам физики атомного ядра. За новые для него проблемы оборонного характера Андрей Дмитриевич взялся энергично, отдавая важному государственному делу все свои творческие силы…

В качестве горючего для термоядерного устройства группой Зельдовича рассматривался до этого жидкий дейтерий (возможно, в смеси с тритием). Сахаров предложил свой вариант: гетерогенную конструкцию из чередующихся слоев легкого вещества (дейтерий, тритий и их химические соединения) и тяжелого (238U), названную им «слойкой». Оказывается, близкие соображения высказывались в 1946 году Теллером, однако американские разработки пошли сначала по другому пути, который оказался тупиковым. (…)

Помню, как Андрей Дмитриевич собрал молодых сотрудников в своей маленькой комнате и стал рассказывать про удивительное качество материалов с высоким атомным номером — быть прекрасным отражателем короткоимпульсного излучения высокой интенсивности. Без численных расчетов, с помощью удивительно простой схемы явления, основываясь только на соображениях подобия, он мог выдать количественный результат, достаточно точно отражающий фактическую сторону дела. Рассказывал он очень лаконично, и мне, привыкшему к его стилю рассказа, часто приходилось пояснять присутствующим его идеи. Самые сложные вопросы он мог излагать на листочке бумаги. Где и когда он все это мог придумать, приходилось лишь догадываться. Плюс ко всему он стремился воплощать свои мысли в конкретную конструкцию, квалифицированно обсуждая технологические вопросы на заводе, постановку измерений у экспериментаторов, схемы расчета у математиков. Широта знаний сочеталась в нем с нестандартностью подхода. Такого универсального ученого я, пожалуй, никогда не встречал.

«Этюды к научному портрету А. Д. Сахарова». Специальный выпуск журнала «Природа», № 8 (900), 1990 год.

Академик Виталий Гинзбург

— Думаю, что можно говорить о феномене Сахарова. Я его знал сорок четыре года. Но никак не могу претендовать на то, что понимаю его как следует. Но нужно ли этому удивляться? Нет, не нужно. Такая гигантская и многогранная фигура неизбежно в чем-то таинственна и для обыкновенных людей загадочна. (…) И еще. Мне как физику ясно, что он обладал редчайшим научным талантом и оригинальностью. Яков Борисович Зельдович, как вы знаете, сам был выдающимся физиком, но он мне так говорил: «Вот других физиков я могу понять и соизмерить. А Андрей Дмитриевич — это что-то иное, что-то особенное». Я тоже это чувствую, но так сложилась жизнь, что Сахаров не смог целиком посвятить себя чистой науке. Причины известны.

Из выступления на гражданской панихиде у гроба Андрея Сахарова, ФИАН, 18 декабря 1989 года