Зачем Данила Козловский устроил пожар на АЭС
Релиз российского фильма «Чернобыль» намечен на 15 апреля будущего года. Многие ключевые сцены снимались на недостроенном пятом блоке Курской АЭС, а жители Курчатова стали артистами массовки. О том, как съемочной группе удалось найти общий язык с атомщиками и почему пришлось поменять название фильма, «СР» рассказал режиссер, продюсер и исполнитель главной роли Данила Козловский.
«Аисты» не взлетели
— Фильм должен был называться «Когда падали аисты» — красиво, выразительно. Но название поменяли на «Чернобыль». Почему?
— «Когда падали аисты» — это мое название. Мне оно очень нравится. Есть эпизод в фильме, когда аисты падают. Есть в этом что-то человеческое, трогательное. Но мы живем в мире, где важна маркетинговая составляющая. Мы провели исследование и выяснили, что фильм с названием «Чернобыль» захотели посмотреть 36 % аудитории, а с названием «Когда падали аисты» — только 1 %. Цифры — вещь упрямая.
— Вы проводили исследование до сериала НВО «Чернобыль» или после?
— После. Мы, в принципе, понимаем, что будут сравнивать. От этого никуда не деться. Но мы к сравнению готовы, нам есть что предложить свое.
— Один из продюсеров, Александр Роднянский, сетовал, что пандемия негативно влияет на кинопрокат. Не страшно в такое время выпускать фильм?
— Конечно, пандемия внесла серьезные коррективы: половина кинотеатров по-прежнему не работает, залов стало вдвое меньше, потери бокс-офиса (кассовых сборов. — «СР») по сравнению с «мирным» временем — 60–70 %. Это катастрофические показатели, безусловно. Но я верю в коллективную эмоцию, которую переживает зритель большого экрана. И никакая платформа с тысячным контентом, плазма или домашний кинотеатр этого не заменит.
«Чернобыль» — большое кино, драма и фильм-катастрофа, который, конечно, надо смотреть на большом экране. И только большие картины такого формата могут вернуть зрителя в кино.
Большие глупые штампы
— Одним из сценаристов фильма стал Алексей Казаков, который прежде писал в основном комедии. Почему такой выбор? Это связано с тем, что Казаков родился в Сарове?
— Нет, это никак не связано. Просто он один из лучших сценаристов в нашей стране. Леша взялся за совершенно, казалось бы, для него непривычный материал. А история переросла в личную. С одной стороны, мы работали как бы над реальным эпизодом ликвидации аварии, а с другой — постоянно уходили в какую-то очень личную человеческую драму.
Для меня «Чернобыль» — фильм о человеке в центре всей этой колоссальной истории. То, как люди пытаются справиться с трагедией, как это их переламывает, какими они проходят это испытание, как это их меняет, как во всем этом проявляются их особенности и качества — это было самым главным.
— Еще один член команды — оператор Ксения Середа. Топовые женщины-операторы — редкость, тем более в таком жанре.
— Перед встречей с Ксюшей я попросил ее прочитать сценарий и рассказать, каким она представляет визуальное решение картины: цвета, мизансцены, оптика, свет, крупные и общие планы, технические детали. Мне понравилось ее видение, мы нашли много точек соприкосновения и поняли, что говорим на одном художественном языке, вкусы у нас во многом совпадают.
Помимо прочего, мне в эту довольно брутальную тему хотелось добавить какой-то особой нежности. Все-таки оператор — это довольно серьезная и грубая профессия, с одной стороны. А с другой — очень нежная и отчасти даже ранимая. Я подумал, что это сочетание может привнести особое звучание, особую интонацию, особый оттенок. И я оказался прав: Ксюша блестяще справилась со своей работой.
— Вы снимали часть фильма на недостроенном пятом блоке Курской АЭС. Сложно было договориться с атомщиками?
— Непросто, мягко говоря.
— Но вам удалось?
— Думаю, они в итоге поверили моему честному слову. У меня нет другого объяснения. Мы убедили их, что хотим сделать во всех смыслах большое кино об одном из самых трагических и при этом одном из самых героических событий.
— У вас были консультанты из атомной отрасли?
— Разумеется. Когда я понял, что хочу сделать кино, то сразу сказал, что не двинусь с места, пока не изучу эту тему настолько объемно, насколько возможно. Я начал исследовательскую работу и выяснил, что все мои представления о том, что произошло в Чернобыле, и об атомной энергетике в принципе были одним сплошным клише, большим глупым штампом. Мы все знаем эту чернобыльскую мифологию, которая на самом деле к реальности не имеет никакого отношения, и когда я стал закапываться в огромное количество материалов, был совершенно поражен.
— Чем?
— В первую очередь тем, что происходило после аварии. Как вели себя люди, участвовавшие в ликвидации, — это наивысшая степень смелости, героизма, безумия. Но также хаос, вранье и трусость чиновников. Все вместе меня лично и как режиссера задевало, и трогало, и вдохновляло, и обескураживало. Я много общался с атомщиками, ликвидаторами, ветеранами, пожарными, медиками, врачами.
Семь дней пожара
— Вас пустили снимать на Курскую АЭС — объект госкорпорации «Росатом». Не боитесь после премьеры услышать, что это как-то повлияло на картинку, заставило сгладить углы?
— Честно говоря, нет. У меня была конкретная цель — получить объект для съемок. Я поставил перед собой художественную и производственную задачу: снять настолько масштабно, насколько это возможно. Вне зависимости от бюджета.
Допустим, сцена пожара — это одно из главных событий, которое произошло в первые минуты катастрофы. Я понимал, что если хочу настоящую сцену пожара, то нужно снимать на реальном объекте, на недостроенном энергоблоке. Когда я в первый раз пришел разговаривать с представителями «Росатома», поделиться своими соображениями, разумеется, не был услышан. Что совершенно справедливо. Это сложная и больная тема, а тут приходит артист и говорит: «Хочу снять кино про Чернобыль, пустите меня». Но впоследствии своим сценарием, художественным решением и определенной энергией режиссера мне удалось их убедить, что намерения у меня самые серьезные.
Я в первую очередь был озабочен качеством фильма, художественным и визуальным. Когда ты делаешь что-то с любовью, нежностью к материалу и действительно честно, это видно на экране. И все эти комментарии по поводу политики, государства, вся эта пена в какой-то момент перестает быть важной.
— Как обеспечивалась безопасность? Вы же снимали на блоке АЭС, хоть и недостроенном. А рядом — действующая станция.
— На пятом блоке не было загружено ядерное топливо, в этом смысле опасности ничто ни для кого не представляло. Что касается производственной безопасности, она была феноменальной. Мы снимали пожарную сцену колоссальных объемов, которая идет в кино, по-моему, 15–20 минут. То есть все это время на экране огонь и дым. И снимали мы ее без компьютерной графики.
Для меня было важно сделать все максимально реалистично. Мы работали семь дней, и у нас не было ни одного ожога, ни одного перелома, ни одной царапины. Мы пришли туда на семь дней съемок, а на восьмой день ушли.
— И все это время там что-то горело?
— Да. С нами постоянно дежурили пожарные составы, которые обеспечивала атомная станция, дежурили медики и спасатели. Сотрудники станции подошли к этой работе трепетно, аккуратно, у нас не было ни одного эксцесса. Они очень грамотно все сделали. Предельно профессионально, но в то же время совершенно незаметно. Никто не мешал нам снимать кино.
— Сколько времени в общей сложности вы провели в Курчатове?
— Около месяца. Я очень полюбил его, это прекрасный город с чудесными людьми, которые преданно отнеслись к фильму. Актеры массовых сцен — это жители Курчатова. Они с энтузиазмом, неподдельным интересом работали на площадке. Нам помогало много людей, и жители города, и сотрудники станции. У меня прекрасные и самые светлые чувства от этого общения.
Я очень хочу сделать особую премьеру для жителей Курчатова, потому что с большим уважением и благодарностью отношусь к ним. Мне хочется показать им кино, которое мы сняли вместе.
Два часа эмоциональной инъекции
— Какова роль атомщиков в этой истории? Какими вы их видите?
— Атомщики — грандиозная каста. Это как космонавты, белая кость, дворяне от науки. Вообще, когда я в первый раз оказался на Ленинградской АЭС, я рот открыл от изумления: как со всем этим вообще можно договориться?! Как люди с этим работают? У меня это вызывает бесконечное восхищение.
— В школе у вас что было по физике?
— Я, к сожалению, не вошел в эту дверь. Завидую людям, которые смогли освоить физику, математику. Я понимаю, что это круто. Это какой-то особый склад ума, особое воображение. У меня по физике всегда была тройка. Не знаю, дойдет ли эта статья до моей учительницы по физике, но хочу признаться ей в любви и сказать огромное спасибо за то, что она меня каждый раз вытягивала за уши на эту тройку.
— В атомной отрасли работают более 250 тыс. человек, и еще пара миллионов живет в атомных городах. Как вы считаете, им фильм понравится?
— Мы рассказываем историю человеческой драмы, которая произошла на фоне одной из самых глобальных техногенных катастроф. Это событие врывается в жизнь обыкновенного человека. Мы наводим оптику на те аспекты, которых не было в одноименном сериале НВО — там сконцентрировались на важном с их точки зрения, попытались охватить фактически всю ликвидацию, создать политическое, технологическое, исследовательское кино. Мы же сознательно от этого уходим. Для меня это важно. Не говоря уж о том, что все-таки форматы совершенно разные. Кино — это два часа эмоциональной инъекции: ты приходишь, погружаешься в определенный мир, проживаешь в нем свою жизнь с героями и уходишь. Это другой уровень зрелищности. И другой масштаб катастрофы. Если хочется посмотреть на экране на жизнь реальных людей, которые представляют свою собственную драму, личную историю, переживают, смеются, плачут, любят и расстаются, обязательно надо идти в кино.
ТРОЕ ПОД РЕАКТОРОМ
По сценарию, пожарный Алексей (Данила Козловский) соглашается забраться под реактор, где скопились тысячи тонн радиоактивной воды. Отправиться вместе с ним в опасную вылазку вызвались инженер Валерка и военный водолаз Борис. Времени на разработку детального плана практически нет. Вода в резервуаре под реактором с каждым часом нагревается все сильнее. Группе предстоит смертельно опасная миссия — спуститься в самое пекло и предотвратить, возможно, самый страшный исход катастрофы.