Теория и жизнь: академик Юрий Трутнев — ​о своих учителях

Год с небольшим не дожил до 95‑летия Юрий Трутнев — ​один из создателей термоядерных зарядов, 30 лет руководивший объединенным теоретическим сектором ВНИИЭФ. Он навсегда останется учителем для многих специалистов саровского ядерного центра, да и не только его. А мы решили вспомнить, кого и почему он называл своими учителями.

Давид Франк-Каменецкий

«Давид Альбертович — ​мой первый учитель, — ​писал Юрий Трутнев. — ​Он много мне дал, поставил на ноги. Относился ко мне с чрезвычайной теплотой, как к сыну. Были у меня тяжелые минуты в работе. Вплоть до того, что мне чуть ли не предлагали уйти в математики. Тогда Давид Альбертович посадил меня в своей комнате напротив себя: «Работайте спокойно». И начал меня незаметно учить. Он был талантливым, культурнейшим, интеллигентнейшим человеком. Очень начитанным и широкообразованным. Приносил всегда с собой новые интересные книги. Я и до этого поэзию любил и знал. Но именно Франк-Каменецкий познакомил меня с неизвестными мне до того поэтами Гумилевым и Рембо. Для меня Давид Альбертович является просто родным человеком».

Андрей Сахаров

«Близко я познакомился с Сахаровым в 1954 году, — ​вспоминал Юрий Трутнев. — ​Тогда появились различные идеи атомного обжатия и начались работы в этом направлении. Путь был сложным, надо было выбрать физические явления, которые способствовали бы созданию настоящего термоядерного оружия. Разные ученые приходили к этому по-разному. Я по-своему пришел. Когда Зельдович с Сахаровым в мае 1954 года вернулись из Москвы и Зельдович рассказал команде своего отдела, что такое атомное обжатие, я понял, что моя идея пройдет. Я тут же отправился к Сахарову и получил одобрение. После этого мы очень плотно взаимодействовали.

Здесь коллектив физиков-теоретиков сыграл большую роль. Сахаров создал такую атмосферу, что каждый старался высказать свою идею, которая, по его мнению, должна была толкнуть дело вперед. Замечу, что к молодым специалистам, особенно физикам-теоретикам, со стороны Сахарова было особое внимание — ​заботливое и осторожное. Молодые специалисты с утра собирались в его кабинете и обсуждали разные физические вопросы. Иногда касались и политических, поскольку все жили интересами страны. Сахаров всегда поддерживал идеи и стремление придумать ­что-то новое. В этом отношении он был совершенно исключительным человеком и руководителем. Причем он не командовал — ​он разговаривал, убеждал. Да убеждать и не надо было. Если Сахаров так говорит, мы не сомневались: это так и есть, и в дальнейшем подтверждалось, что он прав».

Сахаров же оказался единственным, кто по достоинству оценил предложения Трутнева о дальнейшем совершенствовании устройства термоядерного заряда. «У меня появилось продолжение идеи РДС‑37, но я решил дождаться испытаний в ноябре 1955 года. И когда испытания завершились успехом, позвал молодого специалиста Юрия Бабаева, который занимался излучением в идее атомного обжатия, рассказал ему о моей идее и предложил сделать такой заряд. Так появилась идея 49‑го. Мы с Бабаевым стали прорабатывать проект, но, когда объявили о нем в институте, нас поддержал только Сахаров. Под его руководством мы работали. В феврале 1958 года все получилось, и мы предложили пять зарядов различного калибра испытать осенью 1958 года. На нашу сторону встал Сахаров, и мы действовали под его руководством», — ​рассказывал Юрий Трутнев.

Яков Зельдович

«Он, конечно, исключительный человек и физик. Самые сложные явления умел объяснить просто, понятно, буквально на пальцах показать. Мог оценить на простейшей модели сложнейшее явление, — ​говорил Юрий Трутнев. — ​Мы относились к нему как к крупнейшему ученому, но ­какой-то стенки между нами не было. На работе все равны. И когда чувствуешь благожелательность руководителя, когда приходишь к нему с идеей или житейским вопросом и знаешь, что он обязательно поможет, поддержит, то это создает особую атмосферу… Яков Борисович был очень остроумным человеком, любил Салтыкова-Щедрина, часто его цитировал. Всегда к месту и по делу».

В 1964 году Юрий Трутнев стал преемником Сахарова и Зельдовича, возглавив объединенный теоретический сектор ВНИИЭФ, которым руководил до 1999 года. Его коллектив спроектировал сотни ядерных и термоядерных зарядов, ставших основой ядерного оснащения практически всех видов вооруженных сил.

Из интервью Владимира Губарева с Юрием Трутневым, журнал «Наука и жизнь», № 8, 2005 год

О ядерном оружии

Ядерное оружие, с моей точки зрения, самый дешевый способ предотвратить любые угрозы, любые трудности. Ядерное оружие — ​это оружие и политическое. Оно заставляет возможного агрессора серьезно задуматься, прежде чем начать конфликт со страной, где оно есть. Для нас ядерное оружие имеет особое значение — ​таково геополитическое положение страны.

Почему шла гонка вооружений, почему накоплено столь много ядерного оружия? На эти вопросы должны отвечать не ученые. Претензии надо предъявлять политикам, потому что в первую очередь развитие событий зависело от них.

Мы не определяли ядерную стратегию страны, но наша работа влияла на поведение политических деятелей. Хочу сказать: я не собираюсь оправдываться, более того — ​ничуть не жалею, что попал сюда, принимал участие в создании оружия. Мы работали ради укрепления обороноспособности страны, причем не жалея себя. Вместе со всей страной, потому что ядерное оружие — ​это труд многих тысяч людей. И совесть у нас чиста, так как у нас не было Хиросимы и Нагасаки. И аварий с оружием не случилось ни разу.

Мне представляется, что ядерное оружие будет существовать еще достаточно долго. Говорят: «Оружие массового уничтожения». А что произошло с Дрезденом? Сколько там погибло жителей в результате ковровых бомбежек? Около 40 тысяч… Это безо всякой атомной бомбы. Конечно, ядерное оружие обладает особыми свой­ствами, многофакторностью воздействия, но современные виды оружия тоже, я бы сказал, не подарок. Так что необходимо думать гораздо шире, не упираясь только в ядерное оружие, хотя его, конечно, нужно сокращать.

Мне кажется, с ядерным оружием дело должна иметь профессиональная армия. Наше оружие требует профессионалов — ​необходима ответственность при обращении с ним. И должна быть выбрана стратегия гибкого сдерживания и гибкого реагирования. Этим целям и будут отвечать вой­ска, оснащенные ядерным оружием.

Позволило ли ядерное оружие прорваться в новые области естествознания? Безусловно. Нам приходится иметь дело с физическими явлениями, которые невозможно воспроизвести в лабораторных условиях. Десятки, сотни миллионов градусов, давления — ​миллиарды атмосфер, плотности — ​сотни тысяч граммов в кубическом сантиметре, времени — ​стомиллионные доли секунды… Тут появились совершенно новые области физики.

О работе в Сарове

Мне тяжело было в самом начале. В университете учили школярски, а здесь знания надо было применять на практике. Да и сейчас приезжают молодые люди, и выясняется: их надо сразу же переучивать… В разное время было и тяжело, и хорошо, легко и трудно — ​всегда по-разному… Жизнь есть жизнь, из нее трудно что-либо выделить… Сейчас, конечно, трудностей больше. И иногда не знаешь, как их преодолеть. Приходится искать. Иногда находишь, ошибаешься, вновь ищешь — ​рецептов-то нет.

Здесь было очень много интеллигентных людей — ​ученых с мировыми именами, а потому обстановка была и дружеская, и творческая. Она заставляла быть инициативным, изобретательным — ​каждый стремился дать свежую идею. В первую очередь человека ценили за идеи, за их разработку.

У меня есть сотрудники, которые сделали очень многое, а они даже не кандидаты наук, не доктора, а их можно сразу в академики выбирать. Они просто живут работой. Я считаю, что наш институт не уступает, к примеру, Сибирскому отделению Академии наук. По количеству квалифицированных кадров, по разнообразию тем.

О Солнце

Солнце — ​пока совершенно непознанный объект. Оно — ​слишком сложная система… Все просто, когда понятно, как устроено… Вы поговорите с физиками, которые занимаются элементарными частицами, вакуумом и т. д. Там абстракция настолько велика, что и представить трудно! По сравнению с их построениями наши миллионы градусов и миллиарды атмосфер — ​просты, потому что понятны. Мы еще способны создавать модели, а у них и это невозможно — ​ничего на пальцах не объяснишь.

О будущем

500 лет назад была эпоха Возрождения… А сейчас эпоха научно-технической революции! Люди просто будут смотреть на наши дела другими глазами, понимая неполноту наших знаний… Разные исторические условия, люди, задачи, интересы… Каждому времени — ​свое…

МОСКВА — САРОВ

Юрий Алексеевич Трутнев родился 2 ноября 1927 года в Москве. Тогда его родители учились в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, а окончив ее, переехали в Ленинград.

Интерес к науке мальчику привил отец Алексей Григорьевич. «Приносил из института пробирки, всякие другие лабораторные принадлежности. Я рано начал проводить опыты. В шестом классе был просто-таки экспериментатором. Отец первым рассказал нам с приятелем про атомную энергию. Конечно, при этом он пользовался научно-популярными книгами и журналом «Техника — ​молодежи». Помню статьи об открытии Флеровым и Петржаком самопроизвольного деления урана, о работах Зельдовича и Харитона относительно цепной реакции. Конечно, мне и в голову не приходило, что когда-то я буду взаимодействовать с такими людьми, как Флеров и Курчатов», — ​вспоминал Юрий Трутнев.

В начале войны он с матерью и сестрой эвакуировался сначала на Урал, потом в Горьковскую область. В 1944 году семья вернулась в Ленинград, в 1945 году Юрий окончил среднюю школу и поступил на химический факультет Ленинградского университета им. Жданова. С третьего курса перевелся на физический, на кафедру строения вещества, которой заведовал Борис Джелепов. Эта кафедра готовила выпускников под атомный проект, и после учебы молодой специалист попал в Арзамас‑16, будущий Саров.