«Не люблю, когда человек приходит со своим мнением, а уходит с моим»: к 85-летию Евгения Адамова

В начале века он возглавлял Минатом, а сейчас курирует самый амбициозный отраслевой проект. 28 апреля исполняется 85 лет Евгению Адамову — ​научному руководителю «Прорыва» и Научно-­исследовательского и конструкторского института энерготехники им. Доллежаля. Мы поговорили об уроках Чернобыля, перспективах БРЕСТа и важных человеческих качествах.

— Вы окончили Московский авиационный институт. Как случилось, что попали в атомную отрасль?

— В МАИ я поступил в 1956‑м. В том же году Андрей Туполев (ученый, авиаконструктор. — ​«СР») выдал концептуальный проект летающей атомной лаборатории. Его реализовали к 1961 году. Чуть позднее начались работы по применению ядерной энергии для решения космических задач. Для проектов нужны были кадры. На третьем курсе я прошел жесточайший конкурс и попал в группу по этой тематике. Так что все получилось само собой: это не я из авиации попал в атомную отрасль, а атомная отрасль расширяла свой контур, пополнялась специалистами.

— Сейчас интерес к космической атомной энергетике возрождается. Как считаете, есть перспективы у ядерного буксира?

— Серьезного освоения космоса без ядерной энергетики не получится. В предшествующие годы мы осваивали околоземное пространство. Пилотируемые космические корабли летают на высотах до 500 км — ​меньше, чем расстояние от Москвы до Петербурга. Добраться даже до первой точки Лагранжа без ядерной энергетики невозможно. Космический ядерный буксир также нужен для перемещения грузов между Землей и Луной при ее колонизации.

— Какие атомные проекты вы бы назвали главными в своей жизни?

— Создание системы комплексной автоматизации проектирования, производства и испытаний изделий и второго поколения экспериментальной базы в Институте атомной энергии им. Курчатова. Измерение дозовых полей на разрушенном блоке Чернобыльской АЭС, что позволило резко сократить объем первоначально проектировавшегося укрытия, саркофага, и построить его к концу 1986 года. Отмечу работы по повышению безопасности реакторов РБМК после чернобыльской аварии, сохранившие половину нашей ядерной энергетики, работы по восстановлению ресурса графитовой кладки РБМК после 2013 года. Я добился передачи ответственности за утилизацию атомных подлодок Минатому от Минобороны, руководил разработкой первой долгосрочной стратегии развития атомной энергетики, одобренной правительством страны в 2000 году. Занимаюсь внедрением робототехники в технологии замкнутого ядерного топливного цикла.

— Вы активный участник устранения последствий чернобыльской аварии. Как вы сегодня оцениваете результат тех работ?

— Все познается в сравнении. Для сопоставления весьма подходит ситуация на АЭС «Фукусима»: там необратимо разрушен не один, а четыре блока, да еще несколько хранилищ отработавшего ядерного топлива. Саркофаг, временное сооружение, защищавшее окружающую среду от вредных выбросов с Чернобыльской АЭС несколько десятилетий, был построен в год аварии, серьезных проблем с жидкими радиоактивными отходами в последующие годы не было. Работы на «Фукусиме» продолжаются до сих пор, и время, на которое растянется сброс в океан тритиевой воды, оценивается еще в 30 лет.

Прямые затраты на устранение последствий чернобыльской аварии составили 350 млн руб­лей, тогда как в Японии они уже превышают 100 млрд долларов. СССР к 1986 году был не в лучшем состоянии, но сохранил присущую так называемым странам авторитарного управления способность концентрировать научные, инженерные и экономические ресурсы. Случись такое в 1990–2000‑е годы, последствия для страны были бы более тяжелыми.

— Вы руководите проектным направлением «Прорыв» более 10 лет. Какой период был самым сложным и почему?

— Уточню — ​более 30 лет. В 1991 году в журнале «Атомная энергия», а затем в Nucle­ar Engineering and Design были опубликованы статьи, с которых и следует вести отсчет работ над новой технологической платформой — ​практическим замыканием ядерного топливного цикла на базе реакторов на быстрых нейтронах.

Не сложным, а контрпродуктивным оказался период 2001–2011 годов, когда направление было заброшено. Возобновились работы лишь в 2013 году благодаря Сергею Кириенко, который тогда руководил «Росатомом». Он и дал проекту название «Прорыв».

— В Северске сооружается БРЕСТ-ОД‑300 — ​опытно-­демонстрационный быстрый свинцовый реактор. Как думаете, когда можно и нужно начинать строить коммерческий реактор большой мощности?

— Нужно — ​вчера, можно — ​как только будет закончен проект БР‑1200 и его обоснование, расчетное и экспериментальное. Полагаю, в 2027 году может быть такая готовность. Если, конечно, работать так же напряженно, как для обоснования работоспособности смешанного нитридного уранплутониевого топлива. За 10 лет подтвердили возможность использования его до максимального выгорания 9 % тяжелых атомов.

Если начнем стройку в 2027 году, сохраним лидерство в технологиях замкнутого топливного цикла. В Китае планируют запуск блока с реактором на быстрых нейтронах аналогичной мощности к 2035 году. Причем китайцы намерены сразу строить серию из шести — ​восьми блоков с пристанционным топливным циклом. Идею таких промышленных энергокомплексов они позаимствовали у нас.

— «Прорыв» делает огромная команда. Как вы выбираете ключевых сотрудников? Какие качества, помимо знаний и компетенций, для вас важны?

— Важна способность достигать результата в заданных условиях: сроки, стоимость, качество. Упорство, которое не следует путать с упрямством, надежность и отношение к своему делу как главному в жизни. Не люблю, когда человек приходит со своим мнением, а уходит с моим. Значит, не тверд в убеждениях, не умеет отстаивать свою точку зрения или не способен генерировать идеи, которые разделят коллеги.

— О вас говорят: строгий, но справедливый. Как руководителю найти баланс, не перегнуть палку?

— Не надо использовать такие палки — ​людей, проектные решения, которые ломаются.

— Вы в отличной физической форме, в чем секрет?

— Генетика и работа. Много примеров перед глазами, когда люди отказывались от каждодневного, иногда изнуряющего труда и быстро уходили из жизни. Машине предпочитаю общественный транспорт, чтобы выполнять норму в 6 тыс. шагов в день.

— Находите время на культурную жизнь?

— Моя многолетняя помощница Людмила Петровна Соловьева, за преданность получившая дефиницию Пенелопа, постоянно вытаскивает меня то в Дом музыки, то в театр, то на стоящую выставку.

Новое в художественной литературе уже давно не читаю, пополнения обширной библиотеки просматриваю по касательной. Зато раз за разом перечитываю нашу классику: в каждый возрастной период в качественной литературе открываются совершенно разные грани. Люблю историю, особенно книги Евгения Тарле. Люблю поэзию, и какой‑­нибудь сборник стихов Серебряного века всегда под рукой.

«ЛЕТ ПОЛСОТНИ МЫ ЗНАЕМ ДРУГ ДРУГА»

Мы попросили коллег, которые знают Евгения Адамова дольше всех, охарактеризовать его одним словом. Но это, по мнению мэтров, невозможно: слишком многогранна фигура. Владимир Асмолов вообще ответил в стихах.

Георгий Рыкованов
Академик РАН, председатель научно-­технического совета «Росатома», научный руководитель Российского федерального ядерного центра «Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики»

— Меня попросили охарактеризовать Евгения Олеговича одним словом и обосновать это конкретным примером. Приученный годами работы хоть и не к армейской, но дисциплине, я поначалу мучительно пытался выбрать наиболее подходящий вариант. Нет такого. Любой человек многогранен, а уж Евгений Олегович особенно. Это человек с твердым характером, ставящий перед собой задачи и решающий их. Это человек с заложенным природой талантом организатора, даром убеждения в правоте своих идей. Это человек с широким кругозором, позволяющим видеть задачу целиком и разделить ее на ключевые составные части. Это человек, заботящийся о коллегах и своем окружении. Очевидные утверждения для всех, кто хорошо знает Адамова.

Николай Пономарев-­Степной
Академик РАН, научный консультант гендиректора «Росэнергоатома»

— С 1957 года по приглашению ректора Московского авиационного института я читал лекции и вел спецгруппу, ориентированную на использование ядерной энергии в летательных аппаратах. Ко мне обратилась куратор выпускников факультета «Двигатели летательных аппаратов» Лидия Леонидовна Клочкова: «Никник, возьмите Женю Адамова в Курчатовский институт. Руководство МАИ планирует направить его по партийной линии. Посмотрите, как он проводит линию на ватмане!» — ​«Согласен! Отдел кадров попрошу оформить в сектор 6». Так Адамов прошел свою первую развилку. А далее — главный инженер отделения реакторов, главный инженер Института атомной энергии по предложению самого Анатолия Александрова, директор НИКИЭТ (Научно-исследовательского и конструкторского института энерготехники. — «СР») после чернобыльской аварии, министр атомной энергии, научный руководитель «Прорыва». И так пройдено 60 лет. Впереди много интересной и важной работы.

Владимир Асмолов
Советник гендиректора «Росатома»

Женя, друг мой, в сомненьях я снова.
Мы бежим, и сейчас, как тогда,
Наша Bepa, движенью основа,
Провела нас с тобой сквозь года.

Однозначно, все цели замерив,
Ты осознанно выбрал свой крест!
Свято веришь, однажды поверив,
И в нитрид, и в свинец, и в свой БРЕСТ!

Лет полсотни мы знаем друг друга,
Лет полсотни друг друга едим!
Диалектика — ​наша подруга,
И по ней мы живем и творим.

Противоположность рождает единство,
В отрицанье найдется ответ,
Как развал и вселенское свинство
Превратить в теплый, радостный свет!

Знаем мы, как количество мерить,
Как до капли себя раздавать.
В свое качество важно поверить
И найти в нем свою благодать!

И нести, как несли без надежды,
Что награды и слава придут,
Что исчезнут враги и невежды
И что в Рай нас с тобой призовут!

В суете ты несуетен, Женя,
Тем сложнее твоя простота.
Пусть поспорят пространство и время,
Где и как ты откроешь врата.

Достучись и, найдя все, раздай нам,
Все запоры навеки открой!
Юбилей — ​это время признаний,
А наутро по-прежнему в бой!

Юрий Драгунов
Академик РАН, заслуженный конструктор РФ, научный руководитель космических ядерных установок, НИКИЭТ

— Я охарактеризовал бы Адамова тремя прилагательными: целеустремленный, решительный и уверенный. У меня есть личная история, в которой он, по-моему, проявил все эти качества. Дело было в начале 2000‑х годов, Евгений Олегович тогда был министром атомной промышленности, а я — ​директором и генеральным конструктором ОКБ «Гидропресс». В процессе обсуждения контракта на сооружение АЭС в Китае у российских атомщиков появились принципиальные разногласия. «Атомстройэкспорт» считал, что надо делать проект, аналогичный Балаковской АЭС, и оценил объем вложений примерно в миллион долларов. Мы же настаивали на более современном проекте, что требовало дополнительных научно-­исследовательских и опытно-­конструкторских работ. Провели мозговой штурм и оценили проектирование в 25 млн долларов.

Руководитель «Атомстройэкспорта» на отраслевом совещании заявил, что надо освобождать меня от должности. Но Адамов ответил решительно: «У меня к Драгунову вопросов нет, коллектив его поддерживает, а у вас конфликт технический, вы его решайте без ущерба проекту». В итоге мы обосновали инвестиции — ​не 1 млн, а 18 млн. И сделали хороший проект, что позволило построить современную АЭС в Китае и создало основу для энергосистем поколения III+.