Биолог Ирина Якутенко: «Пока вирус нас обгоняет»

В начале 2020 года врачи в больницах и ученые в лабораториях оказались лицом к лицу с совершенно новым возбудителем смертельно опасной болезни. Молекулярный биолог Ирина Якутенко рассказала «СР», что удалось узнать о вирусе SARS-CoV‑2 за год пандемии, какие ответы пока не найдены и есть ли у человечества повод для оптимизма.

Иммунная система сходит с ума

— Когда 13 марта прошлого года ВОЗ объявила о начале пандемии, ученые не знали о SARS-CoV‑2 примерно ничего. Что о нем известно сейчас?

— Гораздо больше, чем о многих вирусах, которые с нами тысячелетия. Мы много знаем о жизненном цикле вируса: как он проникает в клетки, как там «распаковывается», как собирает новые вирусные частицы. Мы хорошо изучили патогенез, нам детально известен тайминг болезни — ​когда развиваются симптомы, на какие сутки больной может, как говорят врачи, «утяжелиться». В меньшей степени, но все же известно, как вирус вмешивается в работу иммунной системы. Однако важнее то, чего мы пока не знаем.

— Мы по-прежнему не знаем, как лечить?

— Да, у нас нет лекарства. Причины не только в технических сложностях разработки препаратов. Мы не очень хорошо понимаем иммунные механизмы, связанные с этой болезнью, не знаем, почему одни пациенты выздоравливают, другие попадают в реанимацию, а третьи умирают на ИВЛ. Антивирусные препараты часто отличаются большой токсичностью, давать их всем инфицированным неправильно — ​многие болеют легко или бессимптомно. При этом эффективна такая терапия только на ранних стадиях. Как понять, кому она понадобится, кто «утяжелится»? Сегодня мы не знаем, удастся ли вообще создать антивирусный препарат для лечения ковида. Собственно, это не новость для вирусных заболеваний: для большинства нет никакой терапии, а единственное эффективное средство борьбы с ними — ​вакцина. И когда противники вакцинации или их дети заболевают, они с удивлением узнают, что ничего сделать нельзя — ​только надеяться на иммунитет и поддерживающую терапию.

— Новый коронавирус умеет обманывать иммунную систему. Что именно он делает?

— Минимум девять генов коронавируса направлены на то, чтобы не дать иммунной системе быстро и в полной мере среагировать. Например, вирус не дает клетке вырабатывать интерферон на ранних стадиях заражения, мешает выкладывать на поверхность фрагменты белков, которые в ней синтезируются,  — ​в том числе самого вируса, а это крайне важный механизм, который позволяет иммунной системе быстро ответить на вторжение.

SARS-CoV‑2 использует множество механизмов, которые скрывают следы его присутствия от иммунной системы. Но мы не понимаем, почему начинается ее гиперактивация — ​тот самый цитокиновый шторм, который приводит к тяжелым последствиям. Неизвестно, что не так у людей, которые с этим сталкиваются, почему их иммунная система сходит с ума. Вероятнее всего, есть несколько путей, которые ведут организм к цитокиновому шторму и в целом к гиперактивации воспаления с последствиями вроде повышенного тромбообразования. Пока не будет найден ответ, мы не подберем эффективную терапию, которая предотвратит такой сценарий. Сегодня мы можем только купировать гипервоспаление, подавляя работу иммунитета в целом.

Нужно ускорить вакцинирование

— Чего не хватает ученым, чтобы разгадать эту загадку?

— Хороший вопрос. Его надо было ставить 20–30 лет назад, тогда сегодня у нас, возможно, был бы ответ. Именно тогда нужно было увеличивать финансирование исследований иммунной системы. Дело тут не в вирусе — ​он не особо сложный, встречаются и посложнее. Мы много чего не знаем о самой иммунной системе. Но одно дело поиск лекарства от рака, под него проще получить финансирование, другое — ​изучение какого-то маленького механизма иммунной системы. Сегодня, когда правительства требуют от науки срочных ответов, быстро наверстать упущенное, решить проблему нахрапом уже не получится. Кроме того, у нас есть и более актуальные задачи.

— Вы имеете в виду появление новых штаммов SARS-CoV‑2? Что это вообще означает? Все вирусы мутируют, почему в какой-то момент это становится проблемой?

— Это означает, что вирус приспосабливается. В некоторых странах сложилась идеальная ситуация для этого: с одной стороны, много иммунных граждан — ​тех, кто переболел, с другой — ​большой процент неиммунных, которых коронавирус может заражать и использовать как резервуар для накопления новых мутаций. Какая-нибудь однажды поможет вирусу выжить в организме тех людей, кто болел или привился. Поэтому сейчас первоочередная задача не изучение иммунной системы, тем более что это дело многих лет, а не месяцев. Нужно как можно скорее вакцинировать как можно больше людей. Иначе мы можем получить новую пандемию прямо на фоне старой — ​где-то будет циркулировать старый вирус, где-то начнут болеть уже переболевшие. Похоже, мы уже видим это с бразильским и южноафриканским штаммами.

— Мы точно знаем, что речь идет о повторных заражениях, а не об активации вируса, оставшегося в организме? Были предположения, что это возможно.

— Нет, коронавирусная инфекция, к счастью, не остается в организме надолго. Это возможно лишь у людей с иммунодефицитами, вызванными теми или иными заболеваниями или возникшими на фоне приема иммуносупрессоров после трансплантации органов. У здоровых людей такого не происходит.

Новые штаммы

— Почему ни в одной стране мира нет точных данных о повторных случаях?

— Сейчас повтор засчитывают, только если есть образцы вирусов первого и второго случаев болезни и их секвенировали, то есть расшифровали. Таких прецедентов мало, потому что даже в странах, где расшифровка поставлена на поток, — ​например в Великобритании, это делается лишь для 5 % выявленных заражений. Думаю, скоро критерии смягчат, и повторными будут считаться ситуации, когда есть два положительных ПЦР-теста и интервал между ними в несколько месяцев. Сомневаться, что ковидом болеют не один раз и таких случаев немало, уже нет осно­ваний.

— Первым среди новых вариантов коронавируса был обнаружен британский В.1.1.7. Вы говорили, что для его появления нужна была большая доля переболевшего населения, что не соответствует ситуации в Великобритании. Откуда он взялся?

— Маловероятно, что его родина ­— Великобритания. Есть несколько гипотез. Одна заключается в том, что источником как раз стал человек с иммунодефицитом, которому несколько раз вливали плазму крови, что создало серьезное давление на вирус и стимулировало отбор мутантных вариантов. Но мне кажется более вероятной другая гипотеза: штамм появился условно где-нибудь в Африке, где совсем плохо с данными по заболевшим и при этом огромный процент инфицированных, то есть вирус находится под давлением отбора. Даже в ЮАР, где ситуация лучше, чем в целом на континенте, по имеющимся данным, в некоторых регионах переболели 40–50 % населения. Из африканской страны с огромной долей переболевших вирус мог быть перевезен в другую часть света, где тоже не очень хорошо с отслеживанием заболеваемости, — ​скажем, на Ближний Восток. Какое-то время он там побродил по популяции — ​возможно, до сих пор бродит, накопил еще мутации, а потом был завезен в Великобританию. Теперь мы имеем вариант вируса, который, по последним исследованиям, примерно на 35 % лучше передается, а вероятность умереть у тех, кто его подхватил, на 30 % выше.

Неэффективность человеческой цивилизации

— В прошлом году было создано несколько математических моделей прогнозирования развития ситуации с коронавирусом. Такие вещи помогают ученым?

— Это хороший инструмент, но, если нет полевых данных, хороших данных по эпидемиологии, по биологии вируса, какая бы ни была модель, она сгенерирует неправильные ответы. Так было, например, с моделью SEIR: в первых расчетах не учитывалось, что вирус распространяется не гомогенно, а за счет суперспредеров (суперраспространителей инфекции. — «СР»), — ​результаты оказались неверными. В зависимости от исходных данных можно было получить что угодно — ​и что мы все умрем через месяц, и что новая болезнь не страшнее гриппа. Компьютерные модели не заменят классическую вирусологию и эпидемио­логию.

— Что вас, как молекулярного биолога, удивляет в SARS-CoV‑2?

— Вирус очень интересный, про него все хочется понять. Но больше всего меня поражает не биологический, а социологический аспект. Эта история вскрыла фантастическую неэффективность человеческой цивилизации перед лицом подобных вызовов. У нас была сытая, комфортная, благополучная, относительно спокойная жизнь. И вдруг появляется не очень смертельный и уж точно не самый страшный из известных вирус, и выясняется, что мы не способны быстро реагировать на такие угрозы, не прислушиваемся к ученым, не имеем заделов на случай катастрофы, не можем выработать последовательную политику, которая бы касалась не отдельных стран, а их взаимодействия. Тотально не справились все. Китай выглядел лучше других, но только там расслабились, как вновь стали обнаруживаться сотни случаев заболевания в день. При этом все почему-то думают, что в конечном итоге все будет хорошо, что мы одолеем пандемию. Я совсем не уверена, что впереди хеппи-энд.

Откуда взялся SARS-CoV‑2

— Ведутся дискуссии о происхождении нового коронавируса. Многие переболевшие задаются этим вопросом, даже будучи далекими от теорий заговоров, — ​настолько странную болезнь вызывае твирус. Есть ли подвижки в этом вопросе?

— В природе множество вирусов, вызывающих тяжелые симптомы. Люди, переболевшие корью, например, часто говорят, что связанные с ней галлюцинации — ​самое яркое воспоминание их жизни. Оспа убивала 30 % заболевших, полиомиелит калечил и убивал миллионы. Мы просто забыли о них, потому что эти вирусы практически или даже полностью истреблены вакцинацией. Но у нас есть возможность вспомнить, если антипрививочники продолжат свою деятельность. Никто не обещал человечеству, что на его долю будут выпадать только легонькие вирусы типа простудных. Никто вообще не гарантировал нашему виду выживание. Вполне может появиться вирус, который нас истребит — ​как множество других видов, обитавших на планете до нас.

Что касается нового коронавируса, не вижу особого смысла обсуждать, откуда он взялся. Может ли он иметь лабораторное происхождение? Да. Ученые постоянно изучают вирусы, чтобы понимать, как происходят мутации, даже намеренно провоцируют их. Это серая зона: с одной стороны, такие работы важны и полезны, с другой — ​могут быть опасны. Совсем уж отчаянные эксперименты осуждаются научным сообществом ровно по этой причине. И дело не в кознях ученых. Мало ли что: пришел неопытный аспирант, новый лаборант, слил что-то в раковину, перепутал пробирки — ​всякое может произойти. Однако так же возможно, и даже более вероятно, что SARS-CoV‑2 появился в дикой природе, где разные коронавирусы постоянно встречаются и могут рекомбинировать между собой. Ответ на вопрос, откуда он взялся, могло бы дать расследование — ​не научное, а обычное полицейское. Но его, очевидно, не будет.

— А что будет? Есть ли хоть какая-то ясность, на каком этапе мы находимся и куда двигаться?

— Еще недавно, в конце прошлого года, мы были полны оптимизма. Всего за год удалось создать несколько вакцин, что, безусловно, большой прорыв — ​особенно это касается мРНК-вакцин, совершенно новой платформы, которая показала невероятную эффективность. И все изменилось буквально на глазах: стали выявляться новые варианты вируса — ​очевидно, что не последние.

Мы не успеваем с нужной скоростью прививать население, а появление новых штаммов, если ситуация будет развиваться по плохому сценарию, грозит сделать прививки неэффективными. Вирус нас обгоняет. Нужно любыми путями ускорять вакцинацию, любыми способами строить заводы для производства вакцин, вкладывать в это все деньги, какие есть. К нужным темпам хотя бы отчасти близок Китай — ​там привили уже 15 млн человек, но и этого недостаточно. При той скорости, какую мы видим в Европе и США, история растянется на много лет, что несерьезно, — ​нужно уложиться в несколько месяцев. Проблема не в том, что вирус мутирует — ​он будет это делать в любом случае. Проблема в длительном одновременном сосуществовании вакцинированных, переболевших и неиммунных. Быстро накопить варианты мутаций, которые будут вызывать заболевание в том числе у вакцинированных, вирус может только у тех, кто не болел и не прививался. Чем их меньше — ​тем меньше шансов у вируса.

ДОСЬЕ

Ирина Якутенко — ​молекулярный биолог, популяризатор науки. В 2006 году окончила биологический факультет МГУ им. Ломоносова. Работала в Институте биологии гена РАН и Институте молекулярной медицины в Лиссабоне. Автор книг «Воля и самоконтроль. Как гены и мозг мешают нам бороться с соблазнами» и «Вирус, который сломал планету». Ведет YouTube-канал о науке «И что с того?», телеграм-канал «Безвольные каменщики», блог в Facebook. Выступает с лекциями и мастер-классами.